Андрей Солдатов, Ирина Бороган

Каким бы ни был итог нынешних переговоров, одержимость Владимира Путина Европой не позволит ему отказаться от гибридных операций против Германии, Франции, Польши, Великобритании и тем более стран Балтии.

Российский президент десятилетиями одержим присутствием НАТО в Европе, особенно в её восточной части, при этом действия «коллективного Запада» в иных регионах, соприкасающихся с российскими границами, например на Дальнем Востоке, волнуют его намного меньше.

Показательно, что ультиматум, предъявленный Западу в декабре 2021 года, касался именно ограничения присутствия НАТО в Европе: Москва требовала отказа от военной деятельности на восточном фланге, вывода войск и возвращения к конфигурации 1997 года.

Сегодня термин «коллективный Запад» в российской пропаганде подразумевает скорее Европу, а не США. Параллельно используется и другая конструкция — «англосаксы», где Великобритания изображается в роли кукловода, манипулирующего Вашингтоном в рамках вековой «Большой игры» против России. При этом Кремль убеждён, что Европа — самое слабое звено этого «коллективного Запада», тогда как США остаются несомненной сверхдержавой. В Москве уверены, что Европу необходимо держать под постоянным давлением, даже в случае подписания перемирия.

А это значит, что гибридные операции — поджоги, взрывы, атаки дронов, покушения на политэмигрантов, кибератаки — вряд ли прекратятся. Образ мыслей Кремля после прекращения огня в Украине не изменится.

Кроме того, есть внутренние российские факторы, которые делают устойчивый мир маловероятным.

Три с половиной года войны с Украиной подорвали роль многих российских институтов. Например, мало кого сегодня волнует, какую роль играет Лавров и его министерство в текущих переговорах; настоящие переговоры с американцами ведутся в другом месте и другими людьми — самим Путиным, его личными назначенцами, такими как Кирилл Дмитриев, и генералами спецслужб, которые во время войны только усилили своё влияние благодаря торговле заложниками. Тем временем правительство, включая премьер-министра Мишустина и Центробанк, превратились в аппарат обслуживания нужд армии и ВПК, не имея права голоса в том, как именно будет вестись война. И есть лишь два института, чья значимость возросла во время войны, — это армия и спецслужбы.

Хотя Путин сделал всё, чтобы не допустить появления популярных в обществе генералов, усвоив уроки Афганистана и Чечни, тем не менее влияние армии возросло. Это влияние заметно по распределению выгодных военных контрактов по всей стране, которые поддерживают промышленность, олигархов и целые регионы на плаву в условиях западных санкций. Это также ощутимо в бизнесе: компаниям жизненно важно поддерживать хорошие отношения с местными военкоматами, чтобы уберечь сотрудников от отправки на фронт. Квалифицированные кадры сегодня дороги и дефицитны — как в Москве, так и в регионах.

Спецслужбы, влияние которых последние двадцать пять лет не ограничивалось никакими институтами, максимально использовали кремлёвскую паранойю вокруг украинских шпионов и диверсантов. Присутствие чекистов расширилось повсюду — от федеральных министерств и региональных администраций, запуганных репрессиями, до корпораций, преследуемых бесчисленными уголовными делами, в которых ФСБ (особенно военная контрразведка) так или иначе фигурирует.

Армия и спецслужбы прекрасно понимают, что они серьезно потеряют, если война закончится. Их объединяет общая травма, возникшая после окончания предыдущей большой войны на чужой территории — советского вторжения в Афганистан. После решения Горбачёва о выводе войск советская армия долгие годы влачила жалкое существование, а КГБ, напуганный судьбой Штази, был унижен и раздроблен.

Эта травма глубоко укоренилась в сознании как российской армии, так и спецслужб, несмотря на существенные различия в политических обстоятельствах двух войн. Война в Афганистане завершилась перестройкой и гласностью Горбачёва, ослабившими контроль Кремля над советским обществом. У Путина же, напротив, нет иного выбора, кроме как усилить внутренние репрессии после прекращения боевых действий, чтобы удержать страну под контролем и остаться у власти. Но спецслужбы и армия, всё ещё не оправившиеся от последствий распада Советского Союза, вряд ли готовые идти на риск полного замирения с внешним миром.

Именно эта историческая травма убеждает руководство спецслужб, что нынешний конфликт — это не просто война с Украиной, а третий раунд вековой борьбы между российскими и западными разведслужбами, ставки в которой максимально высоки: с точки зрения генералов, на кону стоит существование российского государства. (По этой логике, первый раунд длился с 1917 по 1945 год и был выигран советскими спецслужбами; второй раунд, на который пришлась Холодная война, был проигран с катастрофическими последствиями.)

При таком апокалиптическом мышлении, оккупированные украинские территории, судьба Зеленского или размер украинской армии имеют лишь тактическое значение. Никакое мирное соглашение не будет воспринято как окончательное, а значит, останутся и идеологические основания для продолжения войны в той или иной форме на европейском континенте.

Опубликовано на английском в CEPA

Agentura.ru 2025