Часть I. Первая вербовка
Официальная версия…
Начнём с рассмотрения официальной точки зрения разведведомства на легендарную биографию разведчика Дельмара. То, что в «объективной истории» Дельмар как субъект общественного сознания, представляется именно Жоржем Ковалем, также является заслугой созданных этим ведомством публикаций.
Если классический театр начинается с вешалки, то классический шпионский триллер должен начинаться с вербовки. И именно эту часть биографии Жоржа Коваля мы и рассмотрим в дальнейшем.
В рамках рассматриваемой модели официальной версии вполне естественно рассмотреть описание обстоятельств вербовки Жоржа в двух публикациях В.И.Лоты – в статье «Операция «Дельмар»» в «Красной Звезде» от 19 апреля 2002 года, и в книге «ГРУ и атомная бомба» (М., «Олма-Пресс», 2002 г., 383 с., подписана в печать 24 апреля 2002 года).
В газете и книге у Жоржа псевдоним «Дмитрий М.». И в газете о его вербовке сказано так:
«Биография Дмитрия заинтересовала военных разведчиков. Они увидели в нем человека, из которого можно было бы подготовить хорошего нелегала для научно-технической разведки в США. По крайней мере, его общая профессиональная подготовка позволяла на это надеяться.
Интересы Разведуправления Красной Армии и личные планы молодого инженера совпали. На первой же беседе с представителем военной разведки он дал согласие на работу в этой новой и неизвестной для него организации. Правда, его жена, которой в ту пору было немногим более двадцати лет, возражала против поступления Дмитрия на работу в разведку, но вынуждена была согласиться с выбором мужа». <Курсив мой – Ю.Л.>
В книге то же событие излагается весьма похоже, но с другими акцентами:
«Биография Дмитрия и привлекла военную разведку. Она увидела в нём человека, из которого можно было бы подготовить хорошего разведчика-нелегала для ведения научно-технической разведки в США. По крайней мере, его общая профессиональная подготовка позволяла на это надеяться. В институте на запрос из военной разведки молодому аспиранту дали хорошую характеристику. Дмитрий учился успешно. Он любил технические науки и имел склонность к их изучению. В институте он вступил в комсомол. Он верил в светлые идеалы коммунизма и готов был за них сражаться. Его личные и деловые качества соответствовали тем, которыми должен был обладать разведчик. <Курсив мой – Ю.Л.>
Интересы Разведуправления и личные планы молодого инженера совпали. На первой же беседе с представителем военной разведки он дал согласие на работу в этой новой и неизвестной для него организации».
Логично предположить, что автор книги должен был предоставлять Жоржу Абрамовичу материалы о нем, прежде чем отдавать их в печать. Это сообразуется не только с этическими, но и с прагматическими соображениями – слишком специфическими были обсуждаемые вопросы и слишком велика была цена возможных «ошибок и опечаток» для автора. А в этом случае совсем не лишне подстраховаться и переложить на Жоржа часть ответственности.
Думаю, что и Жорж Абрамович со своей стороны был заинтересован в процедуре ознакомления. В таком случае он имел возможность своей правкой дать вдумчивому читателю и специалистам по истории разведки «информацию к размышлению» о его собственном отношении к тексту книги – что же из написанного есть правда «по Ковалю», а что – правда «по ГРУ».
И в ходе работы по отдельным эпизодам так и было. Но по каким-то причинам, которые мы постараемся рассмотреть в дальнейшем, рукопись книги не попала в руки Жоржа до её публикации.
А вот «газетный вариант» Жорж смотрел!
И в газете именно Жорж добавил к тексту выделенные мною курсивом слова о «возражениях» жены Людмилы Александровны. В рамках рассматриваемой эвереттической версии именно рукой Жоржа был вычеркнут выделенный мною курсивом текст книжного варианта об аспиранте с коммунистическими идеалами. Показательно то, что в книжном варианте слов о «возражениях» нет, также как и то, что вычеркнутые Жоржем слова остались. В книге ничего изменить было уже нельзя – к моменту подготовки статьи для газеты рукопись книги была уже свёрстана в издательстве!
Но обе эти правки имеют весьма серьезное значение. Рассмотрим их смысл по отдельности и подробнее.
О возражениях жены
Pro & contra
Добавление слов о возражениях жены ломает логику предыдущего утверждения о том, что Жорж согласился на вербовку «на первой же беседе с представителем военной разведки». Если муж уже согласился, что может возразить жена? В контексте получившегося после вставки газетного варианта абзаца поведение жены выглядит как некая капризность молоденькой (сделан упор на возраст) женщины, не понимающей высокой идейности и патриотизма своего мужа. Это во времена Большого террора Ежова и в начале «бериевской оттепели»? Нет, в такой вариант течения событий поверить трудно. Что же хотел сказать Жорж этой вставкой, кроме посетившего его в момент правки «казённого текста» ностальгически-юмористического воспоминания о своей молодости, временах, когда у него была «жена, которой в ту пору было немногим более двадцати лет»? Очевидно, что, по большому счёту, он подсказывает будущему аналитику — вербовка была процессом достаточно длительным, и предложение «новой и неизвестной для него организации» неоднократно обсуждалось с Людмилой Александровной.
После первой встречи с вербовщиками он должен был понять, что прошедшее собеседование связано с возможностью какой-то особенно важной, но «конфиденциальной» работы на высоком уровне. Вряд ли его собеседники на первой же встрече сообщили ему, что они представляют именно военную разведку! Кто они и что стоит за этой встречей – об этом он и мог поговорить с женой.
Аргументы «за» – работа, вероятно, интересная, безусловно, важная и связанная с полученной специальностью.
Не трудно было догадаться и о том, что это работа в разведке. Но в какой? В то время в стране было, по крайней мере, три разведслужбы: в РККА, в НКВД и в ВКП(б). Последняя проходила «под крышей» Коминтерна. О первой Жорж мог только догадываться (ведь какая армия без разведки!), но, как могло казаться Жоржу, он уже не должен был интересовать военных. Ведь по существовавшему тогда закону он был уже почти «в запасе». (Существенные нюансы этого утверждения мы рассмотрим подробнее позже). Ко второй его тоже вряд ли допустили бы – ведь Жорж знал, что в НКВД на него есть компромат (об этом – подробнее ниже). А вот Коминтерн – это же очевидный «куратор» американской компартии, под эгидой которой работал ИКОР, организация, организовавшая реэмиграцию семьи Ковалей из США! Вот что пишет об этом в 1936 г. Гейби (младший брат Жоржа) в анкете при поступлении в МХТИ:
… в силу того, что родители всегда относились благосклонно к Советскому Союзу, родители решили переехать в С.С.С.Р вместе с детьми. Это было осуществлено через организацию «Икор», членами которой были мои родители. «Икор» — это «общество содействию колонизации евреев в России». Эта организация находится под прямым влиянием Американской Компартии.
А Ковали – люди известные в ИКОРе (Абрам Коваль, отец Жоржа и Гейби, был секретарём организации ИКОРа в Сью-Сити), сам Жорж был до последнего времени представителем ОЗЕТа в МХТИ5 и именно бывшие сотрудники ИКОРа или ОЗЕТа могли дать Жоржу хорошую рекомендацию и направить на него внимание партийной разведки.
Во всяком случае, так мог думать Жорж, разгадывая загадку – с кем же он беседовал? И, как представляется, именно этот вариант должен был казаться Жоржу тогда самым вероятным – ему предложат работать в Коминтерне «по линии США». Вполне возможно, что и с заграничными поездками. Не исключено, что и с женой! И всё это «по партийной линии», которая в то время и для Жоржа, и для Людмилы Александровны была весьма привлекательна. Думаю, что-то подобное говорил себе и Людмиле Александровне Жорж.
А она, более житейски опытная и по-женски тоньше чувствующая возможные угрозы их семейному благополучию, соглашалась с его «за», но и выдвигала свои «контра». Подобная работа, вероятно говорила она, наверняка начнётся с проверки «морального и политического облика» кандидата. И проверки серьёзной, через комсомол и НКВД. И что узнают партийные органы?
О Жорже узнают, что с него только что снят выговор за недонесение об отъезде за границу мужа Марии Ивановны Кидман, двоюродной сестры Людмилы Александровны (каковую Марию Ивановну саму вскоре арестовали органы НКВД!), что на него есть «сигналы» в «органы» и вообще неизвестно почему он уехал из Америки. К тому же к его родителям только что (в 1936 году!) приезжали американские родственники и о чём они говорили, за что агитировали отца семейства – неизвестно. В Америке наступил промышленный подъём, и жить там стало явно лучше, чем на Биробиджанской целине. А вдруг они предлагали вернуться, а отец Жоржа не донёс об этом в «органы»? А сам Жорж даже после получения выговора за «недонесение об отъезде заграницу родственника жены» получает письма из-за границы и не сообщает об этом ни в комитет комсомола, ни в «компетентные органы».
А о ней, его жене, узнают, что она – внучка кондитерского фабриканта В.И.Иванова. Узнают и то, что ее отец в 1917 году был царским офицером. Более того, установят, что он принимал участие в «контрреволюционном выступлении! И хотя впоследствии выяснилось, что в этом выступлении он не принял «активного участия», что следует из имеющихся документов, но был арестован в связи с этим выступлением и потом прощён:
Удостоверение
Настоящее удостоверение выдано Следственной Комиссией прапорщику Иванову в том, что он как не принимавший активного участия в контр-революционном выступлении из под стражи ОСВОБОЖДЁН.
9/XI-17 г.
Председатель /Подпись/
Секретарь /Подпись/
Установят, что и в Красной Армии он служил не где-нибудь, а в «особом эшелоне», в распоряжении у самого Троцкого!:
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Дано сие Бухгалтеру Общего Отделения Отдела Снабжения Военного Комиссара г. Москвы т. ИВАНОВУ Александру Васильевичу, отправляющегося в составе особого эшелона в распоряжение Предреввоенсовета Республики т. Л.Д.Троцкого…
А то, что сама Людмила имеет репрессированных родственников и не снятый выговор по комсомольской линии, это и так всем известно.
Стоят ли все «за» принятия предложения риска нарваться на «контра» НКВД, когда после согласия Жоржа начнётся проверка? Не лучше ли оставить «синицу в руках» – закончить институт, поступить в аспирантуру и стать учёным? Тем более, что по закону Жоржу не грозит армейская служба.
Единственное, что мог ответить Жорж, это то, что партия у нас мудрая и сама разберётся с клеветническими наветами, если, конечно, не лукавить и быть честным с нею.
Душа нараспашку
И разговоры с женой, и встречи с вербовщиками текли своей чередой. На одной из бесед Жоржа попросили написать свою автобиографию, и он сделал это после разговоров с женой с совершенной откровенностью и открытостью. Черновик этой автобиографии остался в домашнем архиве Жоржа. Это восемь листов ученической тетрадки «в линейку», исписанных карандашом, с большим числом правок. Чувствуется, что писалось это не один день и явно обсуждалось с Милой – детали её биографии были важным элементом, демонстрирующим честность и открытость Жоржа.
Более подробной автобиографии Жоржа в его архиве нет, хотя он писал о себе в различных «Личных листках по учёту кадров» неоднократно и как студент, и как аспирант, и как научный сотрудник и педагог, и черновики этих автобиографий сохранились в его архиве.
Вот расшифровка рукописи этой автобиографии (орфография и пунктуация сохранены максимально близко к оригиналу):
Автобиография
Я родился 25 дек. 1913 г. в городе Сью Сити, штат Айова, С.Ш.А. Мой отец приехал туда из Царской России, где он родился и жил в местечке Телехан около города Пинска (теперь это Польша) в 1910 г. Мать приехала оттуда же в 1911 г. Отец в первое время работал чернорабочим, потом плотником. Мать все время была домохозяйкой. Я закончил среднюю школу в 1929 г и в этом году поступил в университет в городе Айова сити, штат Айова. Для покрытия расходов одновременно работал – уборщиком, в ресторане чистил картошку и т.д. Проучился 2 года но в связи с кризисом отец, я и старший брат оказались безработными и мне пришлось бросать. В Америке был пионером и потом (в 31 – 32 активно участвовал в работе союза безработных).
В 1932 г. организация «Икор» — американское отделение «Озет’а» вербовала организовала переселение в Биробиджан. Наше семейство тоже получило разрешение ехать. Мы прибыли туда в июль 1932 г. и вступили в колхоз «Икор». Мои родители находятся там (колхоз «Икор» Еврейская автономная область, Д.В.К) в настоящее время. Там же находится старший брат, который работает трактористом в М.Т.С. Отец является зам. пред. колхоза, член Р.И.Ка: — он беспартийный. Старший брат и мать тоже беспартийные.
Скоро после приезда мы все подали заявления о желании принять советское гражданство.
В 1933 г. я поехал в Москву поступать на учебу, но опоздал на прием и вернулся в Биробиджан. Работал год в городе Биробиджане и в 1934 г. поехал и поступил в М.Х.Т.И.
После приезда оч хлопотал По приезде в Москву хлопотал о получении советского гражданства и получил в 1934 г. Родители после и старший брат получили тоже в 1935 г. Младший брат получил только приехал в Москву в 1936 г. и поступил в М.Х.Т.И. Он получил гражда Советское Гражданство позже, т.к. когда родители подали заявление ему было меньше 16 лет (1919 г. рождения) и он должен был автоматически получить сов. гражданство – однако пока родители получили гражданство ему стало больше 16 лет и ему пришлось подать заявление тоже.
Младший брат член В.Л.К.С.М из 1934 года, я член В.Л.К.С.М из 1936 г.
У меня в С.Ш.А. следующие родственники.
Со стороны отца:
Гурштель, Гольда его сестра и ее муж Гурштель, Герри. Они мелкие имеют торговлю мужской одежи рабочих нет.
Гоечун, Сара, его сестра – вдова – имеет пищево продуктовую палатку рабочих нет.
У нее малолетняя дочь Естер и дочь Идит – комсомолька – замужем за коммуниста рабочего (шофер) Роланд, Лоренц.
Сильвер, Перль его сестра замужем за Сильвер, Поль – имеют продуктовую палатку. Рабочих нет. У них 3-е детей малолетние.
Со стороны матери:
Дочь ее сестры Левиц, Этель и ее муж Левиц, Исаак. Он раньше был агентом страхового об-ва а когда уехали безработный чем занимается в настоящее время мне не известно. У них трое маленьких детей.
Кроме того в Польше еще есть родственники со с мне точно не известные знаю об одной сестре отца, и об вдове брата матери. У них есть дети. Слыхал, что они занимаются рабочие. <нрзб> Связь с ними родители потеряли по моему лет 7 тому назад.
Отец еще имеет брата в Аргентине с которым связи не имеет.
У меня была связь с тети и де Гурштель Гольдой, и Герри, которая потом перрвалась. Довольно часто переписывался с двоюродной сестрой Идит Гоечун и ее мужем, но потом постепенно прервалась. После долгого перерыва получил письмо месяца 4 тому назад, на котором не ответил.
В 1936 г. я женился на студентке М.Х.Т.И. Ивановой, Людмиле Александровне. Она родилась в Москве в 1912 г. Родители жены:
отец ее по званию потомс почетный гражданин по происхождению сын фабриканта. До 1914 г работал на кондитерской фабрике своего отца (фирма(И.Д.Иванов и сыновья) в гор Москве. С 1914 до 1917 находился в армии в качестве прапорщика. В начале 1918 г добровольно вступил в ряды Красной армии. Демобилизован по болезни в 1921 г. С 1921 по 1923 служил пом. зав. произ. частью на Моск. гос. кондит ф-ке «Красный Октябрь» в 1924 г. умер. После его смерти мать получала пенсию как вдова инвалида Красн. Армии.
Мать по происхождению сословию крестьянка дочь текст. фабриканта. Все время была домохозяйкой. После смерти мужа служащей. В настоящее время техн. секр. райком работников нач. и сред школы Ленинского Москворецкого района гор Москвы.
Двоюродная сестра жены Мария Ивановна Кидман (Филиппова девич) сослана арестована в 1937 г. органами Н.К.В.Д. Ее муж австриец австрийский подданный уехал из С.С.С.Р в 1936 г. и обратный в’езд ему не был разрешен. Ее я видел только однажды, случайно на улице. Его никогда не видел. Родители ее были высланы из Москвы <нрзб> за спекуляции золотом в 1927 или 1928 г. Мать ее умерла. Отец работает живет в Москве в настоящее время.
За это мне За то, что Ива <нрзб> не я, не жена не сообщили на комсомольском перевыборном собрании отом, чтоб Кидмане уехал за гр (это было до арреста) жена получила строгий выговор, а я получил выговор по комсомольской линии и были оба выведены из комитета комсомола ф-та.
Жена кандидат В.Л.К.С.М с 1931 года. Член с января 1934 г.
За время пребывания в ин-те у меня были целый ряд общественных работ. Был членом Ц.Б.К. общежития, представитель Озета по ф-ту, член комсомольского треугольника потока, и т.д. В настоящее время член профцехбюро ф-та и пропагандист.
Как видно из этого текста, Жорж действительно «полностью раскрылся» перед партией, не забыв даже о тех «негативных деталях», которые вряд ли были известны «компетентным органам НКВД» – например, о наличии дяди в Аргентине или о своей информированности о противоправных поступках родителей двоюродной сестры жены десятилетней давности (спекуляция золотом в 1927 г.).
Он не хвастается здесь своей работой в колхозе и Биробиджане в качестве «пролетария и крестьянина» – механика и дранокола, но и о фактах «положительных» не умолчал – родственники его в Америке хотя и «социально-сомнительны» (мелкие торговцы), но «рабочих не имеют», т.е. не живут за счёт эксплуатации чужого труда. А сам Жорж активно переписывался только с Идит Гоечун, двоюродной сестрой («комсомолькой»!), и ее мужем – коммунистом…
Это, кстати, подтверждается наличием в домашнем архиве фотографий, явно присланных Жоржу из Америки, вероятно, именно Идит или её мужем. Одна из них – рисунок из мемориала Джона Рида, автора «10 дней, которые потрясли мир»:
И родственники жены представлены в автобиографии Жоржа «честно и объективно» – тёща, например, хотя и дочь текстильного фабриканта, но по происхождению крестьянка (были, оказывается, и крестьяне-фабриканты до революции!), а ныне и вовсе «технический секретарь райкома работников начальной и средней школы». А тесть, хотя и служил прапорщиком в царской армии, но умер как инвалид РККА.
Так что этой исповедью Жорж, вероятно, надеялся «раскрыть глаза» партийного руководства на свою преданность идеалам. А то, что на этих глазах в то время были весьма густые темные очки, видно хотя бы из таких строк автобиографии: «За то, что ни я, ни жена не сообщили на комсомольском перевыборном собрании о том, что Кидман уехал за границу (это было до ареста <Марии Кидман!>), жена получила строгий выговор, а я получил выговор по комсомольской линии и были оба выведены из комитета комсомола факультета». Заметим, выговор был вынесен ДО ареста двоюродной сестры жены, а факт отъезда (не тайного бегства, а легального отъезда!) ее мужа к себе на родину не является преступлением. И о чём было «доносить» молодым супругам Миле Ивановой и Жоржу Ковалю на этом собрании?
Но ведь нашелся же среди присутствовавших некто, кто знал о родственных связях Людмилы Александровны с семейством Кидман и, каким-то образом узнав о том, что Кидману не разрешён обратный въезд в СССР, уже ПОСЛЕ собрания «проявил бдительность» и сообщил комитету комсомола о «недостойном поведении» супругов Ковалей. И этот «кто-то» должен был быть из «ближнего круга» молодой семьи, кто-то из друзей-студентов, с которыми обсуждались подробности семейной жизни. Иначе откуда он (она?) мог узнать об отказе во въезде в СССР Кидману? Вряд ли места в комитете комсомола факультета в МХТИ были столь «лакомыми», чтобы доносчик мог действовать из «карьеристских» побуждений. Похоже, что здесь мотивы были именно идейными. Можно себе представить, как торжествовал «информатор», когда была арестована Мария Кидман! И как гордился своим «классовым чутьем» – ведь он (она?) заранее предупредил об опасности «потери бдительности» студентами Коваль и Ивановой! Эта деталь – яркое свидетельство атмосферы того времени, атмосферы подозрительности и недоверия по идеологическим соображениям.
Булгаковский мотив
Но, думается, люди, способные на подлость, чаще руководствуются не «высокими соображениями», а элементарной житейской выгодой. А среди таких выгод есть один мотив, особенно значимый в московском быту 30-х годов. Вспомним слова Воланда о москвичах: « Люди как люди… Ну, легкомысленны… ну, что ж… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…».
В архиве Жоржа есть документы, подтверждающие булгаковскую характеристику москвичей почти буквально – и о милосердии, и по «квартирному вопросу».
Вот доказательство этого – анонимный документ в пол-листа писчей бумаги, который пролежал в домашнем архиве Жоржа и Людмилы Александровны всю их жизнь.
Кто автор этой «доброжелательной анонимки», почему он её написал – пока установить не удалось. Но вот когда это было сделано, и что толкнуло Галину Львовну на доносы, теперь достаточно ясно. Время написания анонимки удалось установить потому, что архив Жоржа сохранился в полном составе, без его чистки на бумаги «важные» и «макулатурные». Такая сохранность архива – заслуга семьи Жоржа. Я уверен, что историки ещё не раз обратятся к этому источнику и скажут спасибо родным Жоржа за бережное отношение к его архиву.
Дорогой друг Жорю!
У Вас в квартире живет Громова Галина Львовна, которая име
льет большую связь с милицией и со следственными органами. Своим болтливым языком разглагольствует этим лицам – кто Вы есть, чем Вы занимались дома и откуда Вы явились в Москву. Вы бывшие помещики, имеете печатную машину, на которой все время дома печатаете, устраиваете часто вечера с неизвестными лицами. Будьте осторожны!Ваш друг.
Сожгите эту письмо.
Среди семейных документов Ковалей есть справка из домоуправления №16 Второго Ленинского Райжилуправления, выданная, вероятно, Людмиле Александровне (она – первая в списке справки) после 1949 года (год выпуска бланка), о составе проживающих в квартире №1 дома №12 на Большой Ордынке. Из содержания ее лицевой стороны видно, что Жорж с женой (Ивановой Л.А.) и тёщей (Ивановой Т.В.) проживает после возвращения из «поездки» в этой квартире.
Из справки видно, что его жена проживает в этой квартире с рождения в 1912 году, а тёща – с 1911 г., когда она стала женой сына кондитерского фабриканта и тогда эта квартира целиком была в распоряжении только их семьи. Остальные жильцы, прописанные в бывшей квартире кондитерского фабриканта – это уже «подселенцы», появившиеся в ней после революции. Эта квартира на Ордынке, которую до революции занимали втроем Людмила Александровна с матерью и отцом, настолько велика, что сведения о ее жильцах 1949 года не помещаются на одной стороне бланка.
Но самое важное для нас содержится на обороте:
Из этих записей мы узнаем, что в 1938 году в квартире №1 поселяется Громова Г.Л. с трехлетним сыном Громовым И.С. и, вероятно, мужем, Громовым С., поскольку в 1939 году у нее рождается дочь Громова Ж.С., которая, естественно, прописывается родителями в их комнате. Квартирный вопрос в семье Громовых значительно обостряется.
И кажется вполне вероятным предположить, что именно тогда, в конце 1938 года или в начале 1939 года, ожидая или планируя рождение второго ребенка, семья Громовых стала остро нуждаться «в улучшении жилищных условий». А, как быстро сообразила будущая официантка столовой №418, в их коммунальной квартире есть комната, в которой живут «бывшие помещики», имеющие «печатную машину» и собирающие по вечерам «неизвестных лиц». Здесь, в отличие от «комсомольского друга», донесшего в комитет комсомола по идейным соображениям, у 23-х летней Галины Громовой возник вполне понятный прагматический мотив для доноса в «органы НКВД».
Но фортуна явно не благоволила к ней. И комнату она в 1938 году не получила, и, как показывает справка, через 11 лет, в 34 года осталась матерью-одиночкой. Имея на иждивении двух детей 10 и 14 лет, она работала официанткой в столовой №148 с зарплатой 254 рубля 80 копеек в месяц, тогда как ее соседка, на жилплощадь которой она покушалась в 1939 году – Л.А.Иванова, тогда студентка, «дочь бывших помещиков», а теперь инженер-технолог на Дербеневском химзаводе им. Сталина, зарабатывала чуть ли не вчетверо больше – 880 рублей в месяц!
Каков был характер связей Громовых со «следственными органами» в 1938 году установить уже нельзя, но то, что написать заявление или иным образом «настучать на соседей» подселенка с малолетними детьми могла, сомнений не вызывает. Ведь если бы соседей арестовали, у Громовых появлялось бы вполне законное право занять их комнату. 6
Так что у «контр-аргументов», которые Людмила Александровна приводила Жоржу при их обсуждении бесед на Старой Площади в мае 1939 г. были серьёзные основания. И сохранившиеся документы явно не полны в этом отношении. Кто ещё мог очернять Жоржа, видя его счастливую семейную жизнь, могли бы, вероятно, рассказать архивы НКВД, ныне закрытые ФСБ, но надеяться на это (по крайней мере, в ближайшее время) было бы наивно.
Любопытно отметить, что в статье в «Российском военном обозрении» № 11 (58) в ноябре 2008 года, т.е. через год после присвоения Жоржу Абрамовичу звания Героя России, абзац, в котором говорится об обстоятельствах его вербовки, дословно совпадает с книжным текстом 2002 года. И в нём нет газетной правки Жоржа о возражениях жены.
Здесь уже у автора был выбор, какому варианту отдать предпочтение. И внутренний ли его голос, или прямое «мнение руководства» сочли неуместным упоминать о возражениях жены Героя России против его работы в разведке. Жена Героя в героических обстоятельствах должна быть или Героиней, или о ней не стоит и писать.
И в этом нет ничего удивительного. Не знаю, помнил ли Жорж Абрамович в тот момент, когда он правил газетный вариант биографии Дельмара, как на факультетском вечере ТНВ в 1968 или 1969 году (а он обычно ходил на такие мероприятия родного факультета), студенты поставили спектакль по поэме Р.Рождественского «Поэма о разных точках зрения». В поэме есть персонаж – «биограф из органов», и среди профессиональных приемов создания «героических биографий» он описывает и такой:
Итак, ты жил. Ты презирал богатство.
Читал газеты, плача и ликуя…
Твоя жена (приходится вторгаться) —
немножечко не та… Найдём другую…
Вспомним текст вставки Жоржа в газетном варианте статьи. Жена «вынуждена была согласиться с выбором мужа». А на естественный в таком случае вопрос – кем или почему она была вынуждена снять свои возражения? – ответ может быть такой: политическим романтизмом самого Жоржа в начале процесса вербовки и, конечно, ходом событий бурного 1939 года, при которых отказ становился для него почти самоубийственным. (А ведь мог, мог он повести себя так, чтобы вербовщики после первых же «собеседований» отказались от своих намерений сделать его разведчиком!).
Agentura.ru 2022